Путешествие идиота - Страница 67

Обнимаю,

Мишель.»

Вот так. Ни больше, ни меньше. Баронесса Радецки фон Роденштейн. Собственной персоной. Сон сразу как рукой сняло. Влезаю в старый технический комбез. Удобен он, будто вторая кожа. Как привычные домашние шлепанцы. Иду в кают-компанию. Выпить кофе. Отсек пуст. Тихо гудит вентиляция. Пахнет оладьями. Стюард Павел устало улыбается мне из-за стойки раздачи. Только что присел. Очередная смена пилотов едва убралась прочь, и парень приходит в себя. Весь персонал «Будущего Земли» вкалывает на износ, по четырнадцать – шестнадцать часов в сутки. Диспетчеры, техники, медики, пожарные, палубные команды, машинное, электромеханическая часть. Стюарды не исключение. Машу ему рукой. Типа, сиди, я сам обслужусь. Негоже лишать парня законного пятиминутного перекура. Пускай в себя придет. Вот-вот смена вахты, и снова ему порхать, разнося еду и убирая со столов.

Нацеживаю из кофейного автомата большущую кружку капучино. Выбираю рогалик похрустящей. Медленно прихлебываю, отщипывая от него по кусочку. Мишель, Мишель… Что ж ты со мной делаешь, госпожа баронесса? Какое тебе дело до полузнакомого недоумка, случайного попутчика? Внутри щемит. Кружка греет ладони. Триста двадцатый примолк. Затаился в ожидании. «Такие вот дела, дружище»,– говорю ему.

– Э-э-э… Юджин?

Поднимаю глаза. Павел стоит, смущенно улыбаясь.

– Что, Павел?

– Тебе когда лететь?

– В восемь. А что?

– У меня коньяк припрятан. Хочешь пару ложек в кофе? – говорит он, переходя на шепот.

– Давай,– легко соглашаюсь я.

Павел исчезает и приносит маленькую бутылочку с белой наклейкой «Уксусная кислота». «Для конспирации»,– поясняет стюард. Плещет чуть-чуть в мою кружку.

– Спасибо,– говорю я.

– Да, чего там. Всегда пожалуйста. Будет надо – не стесняйся.

Спохватываюсь.

– Это дорого, наверное. Сколько я должен?

– Да брось, это подарок. Для своих,– он широко улыбается.

Его улыбка выдает возраст. Когда он так улыбается, видно, что он вовсе не тот парень средних лет, каким кажется издалека. Внезапно думаю, что ему тоже несладко. И одиноко. Иначе с каких коврижек он бы тут оказался? И улыбаюсь ему в ответ.

– Если играешь в шахматы, забегай в Два-ноль-восемь, на четырнадцатой. Мы там иногда собираемся.

– Что это – Два-ноль-восемь?

– Что-то типа клуба. Играем в шахматы. Треплемся. Танцуем. Даже поем иногда. Там нормальные парни собираются. Синюков нет. Им с нами неинтересно. Они по углам дурь нюхают. И женщин тоже много приходит.

– Женщин?

– Ну да. Мы ведь тут не монахи,– снова улыбается он.– Да и им где-то надо дать с собой познакомиться. Чтоб все пристойно было.

– Здорово,– отвечаю я.– Я думал, женщины тут – не подходи укушу.

– Да нет. Разные есть. Некоторые и вовсе того. Шлюхи, в общем. Есть те, что даже за деньги. Только чтобы начальство не знало. Есть хорошие. Среди спецов дур мало, ты же знаешь. Правда, они с пилотами не слишком корешиться любят. Только познакомишься, во вкус войдешь, а он раз, и тю-тю…

Я смотрю на него озадаченно. Надо же: пилоты и – черная каста. Все наоборот, не как на службе. Павел истолковывает мой взгляд по-своему. Смущается. Начинает оправдываться.

– Я не то хотел сказать,– бормочет он.– Ну, просто бывает так… Ну… с заданий часто не возвращаются… Извини, в общем…

– Да ладно, дело житейское,– прерываю его сбивчивый говорок.

И впрямь – не надо быть шибко умным, чтобы увидеть, как тут дела обстоят. Не зря же столько охраны на борту. Нас было человек тридцать пять. Наверное, примерно столько прибыло и в прошлый раз. Осталось пятнадцать. Расход – один-два пилота в неделю. Потому они и в дефиците. С машинами проще. Ченг говорит, что половина трюмов забита законсервированными «птичками». Видимо, «Криэйшн» их оптом закупила. На вес.

Допиваю свой кофе. Мишель, как заноза, сидит внутри. И никак до нее не добраться. И понять не могу, чего я так взвинчен. Простая попутчица. Взбалмошная аристократка. И вспоминаю ее теплые мягкие губы. Ее возбужденный смех в казино. Крохотную морщинку на гладком лбу. Темно-серые глаза, что видят тебя насквозь. Внезапно решаюсь. Вот возьму да и напишу ей. Почему нет? Что мне за это будет? Что с того, что она обедает с президентами, а муж ее – крутая шишка? Я мужчина. Мужчине страх не к лицу. И, черт меня подери, почему я боюсь себе признаться в том, что хочу ее видеть?

Кают-компания постепенно наполняется. Усталые люди, сменившиеся с вахты, волокут ноги по палубе. Отрывисто переговариваются, заказывая еду. У многих глаза слипаются. Ужинать – и спать. Сон тут такая же ходовая валюта, как и на самой настоящей войне. Всегда в дефиците. Павел носится между столиками, как ракета. Киваю ему на прощание. Он в ответ улыбается на бегу.

Потом долго лежу на узкой шконке, укутавшись в одеяло. Тихонько слушаю ребят под названием «Энималз». «Звери»,– перевел это слово Триста двадцатый. Странное название. Люди тогда сходили с ума от ложного чувства свободы. В каюте прохладно. Климатические системы, давно выработавшие ресурс, барахлят без должного ухода. Сон не идет. Я думаю о том, что напишу Мишель. В голове теснятся всякие глупости. Возьму вот и напишу про то, как мы тут воюем. Ей, наверное, будет интересно. Да и цензуры особой тут быть не должно. Все же не настоящая война. Дотягиваюсь до стенного рундука. Проверяю – на месте моя многострадальная коробочка. Как ни странно, тут я беспокоюсь о ее сохранности меньше, чем на роскошном лайнере. Мои товарищи-синюки оказались порядочнее всяких расфуфыренных банкиров да промышленников. Менее любопытными – уж точно.

Триста двадцатый интересуется, не помочь ли мне заснуть.